Всякое

Закончил я свою книгу - свои фронтовые будни, но с каким-то чувством сожаления и боли расстаюсь с ней. То ли оттого, что ушла от меня моя юность, ушла безвозвратно и навсегда; то ли оттого, что я как бы захлопнул свою книгу фронтовой жизни и больше никогда ее не открою.

Это последнее, что я мог оставить о своих переживаниях на фронте, о мыслях, которые меня волнуют и не дают мне покоя, о своих фронтовых делах.

Вернувшись с задания, мы обнаружили наших, расположившимися в одном из парков города. Удобств было достаточно, погода была прекрасная, настроение тоже. На расстеленной на траве палатке разведчики начали соображать ужин. Как всегда, работа кипела: каждый знал свои обязанности или в ходе сборов они стихийно распределялись между членами экипажа, и «стол» уверенно и быстро накрывался.

Дорога в этом месте поворотами поднималась в гору, и, чем выше, тем чаще и круче были повороты, да и сама дорога не мед, щебенка местами изрядно повыбилась, видно, накануне здесь прошло немало разного транспорта легкого и тяжелого.

Примерно через полчаса мы уловили еле прослушиваемый неровный, дробный шум впереди.

На разведку отправились наши ребята, но ничего, кроме соленого свиного мяса, во всей деревне не нашли (деревушка была небольшая, жители куда-то попрятались). Мы, конечно, были рады и соленому мясу. Немного пожевали солонины, остатки на всякий случай припрятали и стали ждать.

В июне 1942 года я получил повестку для направления в ремесленное училище и согрешил: ко времени отправки не явился, кого-то отправили вместо меня, а председатель поселкового Совета, тот самый бурильщик, у которого я работал в подсобных, как-то встретил меня на улице и пригрозил, что отдаст меня под суд.

Устная история отражает в первую очередь взаимоотношения между разными социальными группами внутри сельского общества, через традиции, общественно-семейные ценности, жизненные и трудовые установки, т. е. неформальные механизмы.

А. Т. Немчинов вспоминает, что прикрепленность к колхозам не давала людям выбора — платить или не платить: если «держишь скотину, то плати»: «Свиноматку имели право держать, 1-2 овечки. А если овечку держишь, то остриги, шерсть сдай, а потом еще и овчину сдай...». Именно по этой причине, по его же мнению, даже при отсутствии паспортов «всякими неправдами народ уезжал.

По тем же причинам исчезли одно- и малоселья вокруг мельниц, пасек, промысловых предприятий. Располагались они обычно по рекам, на некотором расстоянии от деревень. По переписи 1926 г. их учитывали как самостоятельные населенные пункты при мельницах (243 поселения). Владельцы кустарных предприятий, как правило, попадали в число раскулаченных, мельницы забирали в колхозы, а поселения ликвидировали.

От образов кулаков центральной зоны Алтая в районах земледельческой колонизации отличались образы кулаков притаежных и таежных сел Залесовского и Кытмановского районов, где основной доход давало кустарное производство на базе хуторской и поселковой сети населенных пунктов в тайге («оглоблю воткнешь в землю — телега вырастет»), горной и предгорной зон Чарышского, Третьяковского, Солонешенского, Алтайского районов с их скотоводческой и промысловой специализацией, и т. д.

Рассказчики с Алтая в 1930-е гг. воспроизводят совсем иную ситуацию, отражавшую трудовой симбиоз крестьянской семьи и общества, десятилетиями существовавший в алтайской деревне. Алтайские информанты в оценках «кулаков» изначально настроены более благожелательно, для них характерно социально-экономическое содержание категории «кулак», менее политизированное.

П. Я. Паршина помнит, что «на этом месте еще не было Первомайского, а были заимки смоленских мужиков». Таким образом, только одна семья Я. В. Кузнецова, разделившись, способствовала образованию двух сел — Никольского и Первомайского. Таким же путем недалеко от Никольского возникло село Петровка (ныне исчезло). А. Я Языкова рассказывала также о родителях: «Отец и мать жили на заимках, недалеко, в падях».

Из обвинительного заключения по делу о «контрреволюционной вредительской деятельности» группы крестьян (всего 16 человек) из с. Шипуниха Змеиногорского района следует, что эта группа «устроила хлебную волынку, в которой принимали участие все жители села» [4, л. 246]. Разъяснение сути этого преступления обнаруживаем в протоколах допроса его участников. Например, Ф. И. Осипов дает следующие показания: «Толпа тех, кто хотел взять хлеб, наседала на председателя сельсовета Сухорукова... Благодаря этой волынке в Шипунихе было роздано или просто растащено около 250 центнеров овса и 50 центнеров муки, кому хотелось получить, тот и получал, так как сельсовету и комитету взаимопомощи не бьщо никакой возможности регулировать выдачу.

Для формирования новой схемы расселения создавались научно-исследовательские институты, преимущественного технического профиля, расположенные в отрыве от преобразуемых ими регионов (Москва, Новосибирск).

Восшествие на престол императора Павла I ознаменовалось рядом административных преобразований.

Наиболее популярной в Индии теоретической конструкцией для исследования изменений в социальной структуре, по мнению Сингха, является «континуумиалная» модель\. В ней процесс социальных изменений представлен как простое движение или переход от одного состояния «эквилибриума» (социального равновесия) к другому. Здесь нет места конфликтам.

Собрав необходимые справки о своих трех ранениях (о четвертом так и не удалось разыскать, но достаточно было и трех), я сдал их в штаб батальона для оформления документов на демобилизацию.

В ожидании желанного дня время тянулось долго, но в душе уже были и надежды, и радость.

Снова пошли дожди, снова все раскисло, и на Мукден мы продвигались довольно трудно не оттого, что японцы усилили сопротивление, а оттого, что маньчжурские дожди и грязь были ничуть не легче украинских - все раскисло, даже такие танки, как Т-34, чувствовали себя неуютно.

Были моменты, когда мы вынуждены были двигаться по железной дороге, по шпалам. Такого путешествия даже мы, бывалые солдаты, еще никогда не совершали.

Меня как-то покоробило от этой сцены. Наше поколение не было воспитано на жестокости, даже по отношению к врагам, а этот вид полураздетых людей, пожилых и юнцов, почти детей, размалеванных краской, вызвал в моей душе протест. А тут еще и женщины. Я небрежно оттолкнул охранника, сказав, что это очень плохо и что мы так не делаем.

Из всех стран, которые нам удалось пройти в войну, самой бедной мне показалась Румыния, побогаче была Венгрия, еще богаче - Австрия и Чехословакия.

Помню, как-то в небольшом городке Бузэу мы зашли в один из домов, чтобы «на ходу» перекусить - вся кухня была с нами, в бронетранспортере, да плюс «бабушкин аттестат» - то, что предложат жители или сами найдем. Объяснили хозяйке, что нам требуется, она поняла и охотно начала нам помогать.

Мы догадывались, что готовится наступление, но когда? Танковые части, не приданные пехоте, обычно вводились в бой после прорыва обороны противника. Как будет на этот раз?

В конце августа после длительной артподготовки, пехота пошла на прорыв, а мы ждали своего часа.

Никогда не забуду свой первый выход на задание. Включили меня в состав группы из семи человек. Вел группу старший сержант. Маршрут заранее просмотрели по карте, запомнили основные ориентиры - железнодорожный разъезд, дорогу в лесу, дом лесника. На задание вышли, как только стемнело. А спустя полчаса полил дождь, не сильный, но, по всему чувствовалось, надолго, у такого дождя какой-то особенный шум - не громкий, ровный, унылый. Что дождь и шум - это неплохо, но тяжело. Тяжело идти, кругом грязь, вода, все мокро.

Через полчаса организованно мы двинулись за командирами, потом рассыпались в цепь 1 началось наступление. Куда и зачем, вряд ли кто из рядовых знал, направление и противник - немцы - впереди. Поначалу мы продвигались успешно, прошли большую балку, поднялись на пригорок, вот здесь-то немцы и встретили нас огнем из пулеметов, минометов и артиллерии. Разом вспомнилось, как нас учили в училище преодолевать обстреливаемое пространство: короткими перебежками, зигзагами - вперед. Расчет тащил «максим», я бежал за ними. Через некоторое время мы остановились.

Быстро, в слезах и прощаниях, недолгих и нетрудных сборах немудреных пожитков, прошли три назначенных на сборы дня.

Наступило 21 января 1943 года - новая страница в моей жизни: я прощался с дорогим мне детством, с короткой и небогатой юностью, со своими мечтами и планами. Я шел в неведомое, непредсказуемое, тяжелое будущее, навстречу своей судьбе.

Двор за оградой всегда был ухожен, а огромные клумбы разных цветов привлекали наше детское любопытство. Сторожил двор довольно внушительный пес. И все же мы отваживались пакостить. Калитка по двор открывалась при помощи поворота огромного металлического кольца (издавна в России устраивались такие запоры). Находились смельчаки, которые успевали добежать до ближайшей клумбы (на ней росли махровые астры разного цвета), сорвать цветок и вернуться за ограду, прежде чем собака на цепи добежит от конуры до клумбы. Так мы иногда безобразничали.

Весной, как только показывались первые проталины, начинались другие игры: чижик, лапта, догонялки. Бывало, и земля еще не совсем прогрелась, и ветерок холодный поддувал, а мы все уже босиком, без рубашек носились по полянам, и смотришь д к середине мая уже все загорели. Звонкий крик и смех ребятишек весь день стояли за селом, извещая о том, что наступила весна.

Так вот о матери. Ей, ее повседневным заботам мы были обязаны нашей сравнительно сытой жизнью. По крайней мере, каша с молоком и свежеотварной картофель на столе были почти всегда.

Последние годы она доживала нелегко: стала плохо видеть, особенно левым глазом. Попытались сделать операцию, совсем ослепла (врачи сказали: годы, не выдержала). Похоронил я ее в Алма-Ате, где последнее время она жила у внучки.