Всякое

А я-то, бедолага, мечтал сохранить под колпаком свою Михайловку. Мечтатель! Тут целые города приносятся в жертву плану на глазах у всей честной советской власти. Карагандинский горисполком оказался бессилен остановить самоуправство бывшего министра угольной промышленности Братченко.

«Сельские голоса» утверждают, что на практике местные партийные и хозяйственные органы использовали не только методы разъяснения, но и открытого давления, тем, что создавали условия для вынужденной миграции населения — лишали население работы (переводили фермы, технический парк на центральные усадьбы или в села, отнесенные в разряд перспективных населенных пунктов), закрывали школы, здравпункты, клубы. А. Камаринская из с. Черемное (Павловский район) объяснила: *Стало исчезать (Зеленый Клин), потому что не стало работы.

Таким образом, устный исторический источник является важной базой по изучению социальной истории советского общества. Относительно 1930-1950-х гг. как переходного периода от доколхозной к советской деревне (1960-1980-е гг.), времени интенсивной социалистической модернизации, можно сказать, что социальная структура сельского общества представляла собой сложное, динамичное явление.

Устная история отражает в первую очередь взаимоотношения между разными социальными группами внутри сельского общества, через традиции, общественно-семейные ценности, жизненные и трудовые установки, т. е. неформальные механизмы.

Большинство респондентов рассказывает о своей частной, никому, кроме них самих, не известной и не интересной жизни, имеющей историческое значение лишь как частица общего процесса, а не в своих индивидуальных проявлениях. Другие же, напротив, были главными действующими лицами (председатели колхозов и совхозов, главы районных органов власти и т. д.), и их субъективные воспоминания, таким образом, имеют общественный интерес, что вполне осознают они сами. В целом этот спектр частного и публичного опыта прошлого совпадает с положением человека в социокультурной структуре сельского общества, так как, по мнению М. Фриша, «речь идет о носителях власти, рядовых гражданах, пострадавших от советской власти, кого она подняла из нищеты» и т. д.

В этом смысле устная история используется для выявления эмпирических закономерностей. Отечественная практика прошла уже период гласности и переписывания истории, когда к устной истории относились только как к панацее от двух бед: 1) заполнение пустых мест в традиционной истории (в отечественной интерпретации — «белые пятна», или «лакуны»), обусловленных отсутствием в имеющихся источниках информации по тем или иным событиям.

Женские истории реконструируют те внутренние резервы, которые помогли выжить им в период войны: «...Недоедали, и голы, и босы... а жили как-то вместе...». Под давлением психологической обстановки, обеспокоенности за судьбу мужчин, семейных потерь и невыносимых условий труда многие женщины обратились к вере; по их словам, «особенно отмечали вот Пасху».

Во всех приведенных интервью респонденты еще не освоили трансформацию производственной лексики: «тракторист» — «трактористка», «бригадир» — «бригадирша». Это может свидетельствовать о том, что они переступили определенный психологический барьер, отделявший их от старых представлений традиционного крестьянского общества о месте женщины, и шагнули к новым социалистическим представлениям о женщине как о равноправном участнике общественно-трудовой жизни.

Хоть корки была, хлеб стряпали. Ну, от голода все пойдет. Можно поесть. От голода, я бы не сказала, никто не умер» (М. Е. Йорк, Мирный).

Именно экстремальность условий, униженность, страх за себя и детей способствовали формированию особенностей устного повествования этнических депортантов.

Контент-анализ выявляет ключевые слова послевоенного периода — хлеб, труд. При этом выделяется интересная психологическая черта военного поколения. Для них уже не столь важными были условия труда, их физический вклад и соответствие оплаты. Важным было то, что стало отличать их послевоенную жизнь. На сопоставлении с предыдущими военными годами — это отсутствие голода и утверждение системы поощрений за труд. Рассмотрим, как эти ключевые слова и фразы отражают общий настрой колхозников в послевоенное время, на примере слов Д. П. Шмаковой, которая после войны работала чабаном: «Овец у нас было 180 маток, было у меня, у двух.

В устной истории советской колхозной эпопеи одним из сложных вопросов, встающих перед историками-практиками, является попытка понять, каким образом и по каким причинам бывшие колхозники интерпретируют свой опыт, объясняют явления прошлой жизни, делают обобщения целой эпохи. Необходимо обращать внимание и на то, какие слова они подбирают для интерпретации, какие исторические понятия используют, применяют ли агитпроповские фразы для того, чтобы дать свою оценку исторического прошлого, представить свой взгляд на прошлый жизненный индивидуальный и коллективный опыт. Для историка важно осмыслить меняющееся соотношение самих воспоминаний и обобщений, рефлексии, суждений об историческом прошлом и конкретных данных.

Сравнение условий жизни в сельскохозяйственных поселениях и поселениях, связанных с лесом, способствовало формированию у колхозного крестьянства миграционных настроений. Этим объясняется тот факт, что в районах Алтайского края, где благодаря природно-географическим условиям была организована массовая заготовка леса, демографические потери в период массового раскулачивания и репрессий были меньше. Если репрессивные события 1930-х гг. в районах с развитым сельским хозяйством привели к уменьшению численности населения, то в районах лесозаготовок происходило переливание населения из земледельческих сел в промыслово-промышленные.

Признание «одним из важнейших средств подъема сельского хозяйства и приобщения трудовых крестьянских масс к социалистическому строительству» развития кооперации (сельскохозяйственной, промысловой, промышленной) привело к развитию на базе сети сельских населенных пунктов новых принципов концентрации и перераспределения населения.

Смехом она сказала. Как только сказала, повернулась и так и осталась стоять, и не двинулась, и не разговаривает, и не моргает, и ничего. Столько на этом месте там стояла — день и ночь. Приходили и батюшка, и отпевали, и святили, и что только не делали. Потом сдвинули ее с места. Но она помешалась». Позже, в 2005 и 2006 гг., в газете «Комсомольская правда» были опубликованы подобные сюжеты, записанные в Европейской России.

В частности, к особому драматизму событий привел старожильческий состав населения Солонешенского района с высоким процентом старообрядцев. Устные источники показывают, что проживавшие в горах в большом количестве старообрядцы, объединенные в народных рассказах под одним названием «кержаки», в отличие от преимущественно «российского» населения других районов края, сопротивлялись как новой коммунистической (атеистической) идеологии, так и лишению их экономической самостоятельности.

В этих условиях формировалась своеобразная подвижность сети населенных пунктов, проявлявшаяся в периодическом перенесении части жилого сектора из села в окрестные удобные места. Особенно большое влияние на перемещение сел путем разукрупнения оказывали природные обстоятельства — изменение русел рек, подмывающих берега, понижение грунтовых вод и т. д.

В первые годы жить пришлось в землянках, питаться за счет рыбы из озера, расположенного недалеко от хутора, которое тоже было названо «Брянское».

Необходимо отметить, что в устной памяти алтайских крестьян история переселений отложилась как длительный и единый процесс, без привязки к периоду переселений.

Переселенческие устные исторические источники являются версиями рассказов самих участников описываемых событий или, по крайней мере, их детей и внуков. Рассмотрим в качестве примера устную историю с. Москалевки, записанную от потомка переселенцев-основателей села Москалевка (Солонешенский район) Ивана Антиповича Москалева. Его семейная история этнографична и детализирована: «Деды приехали из Воронежской губернии (мой отец родился в 1906 г.) ч основали деревню. У них было два сына — Исакий и Антип — и пять дочерей».

Судя по всему, беспрецедентный экстремизм власти связан с бессознательным страхом допустить хотя бы малейшие сомнения в целесообразности проводимых мероприятий. А ведь именно этими сомнениями пропитаны материалы следственных дел. При этом наиболее болезненным для власти было то обстоятельство, что подобного рода сомнения высказывают, как правило, не «социально чуждые элементы» и бывшие участники белого движения, а активные сторонники советской власти, боровшиеся за ее установление в годы Гражданской войны.

Последним этапом организационного оформления корреспондентской сети явилось их объединение в губернское бюро корреспондентов. Одним из первых такое бюро возникло при редакции «Красного Алтая», оно объединяло все рабочие кружки.

Большая ответственность легла в связи с этим на плечи служащих отделений конского запаса, расположенных на территории округа. Насколько масштабной была их деятельность, можно судить по следующим цифрам. Только 27 февраля 1916 г. по Новониколаевскому сдаточному пункту было принято в войска 1 314 лошадей, а 10 июня того же года их количество достигло уже 3 300 голов [ 17, л. 25]. Лошади поступали в отделения конского запаса по военно-конской повинности большей частью изнуренными, невыезженными, нековаными. Подготовка таких лошадей к отправке в действующую армию требовала самоотверженной работы всех офицеров и солдат отделений конского запаса. По представлению члена Совета по государственному коннозаводству генерал-майора Грушецкого 26 офицеров отделений конского запаса Омского военного округа в марте 1916 г. были награждены орденами, среди них командир Новониколаевского отделения конского запаса есаул В. Коростелев [18, с. 191].

«Засоренность кадров» наблюдалась и в высших учебных заведениях края. «Серьезные компрометирующие политданные» имели профессора и доценты Алтайского сельскохозяйственного института Орловский, Богдан, Моторный, преподаватели Алтайского института сельскохозяйственного машиностроения Бурсдорф, Цеймах, Гиндлер и другие. [4, л. 10-11]. В лекциях профессора Орловского были обнаружены элементы «буржуазного объективизма», имело место «преклонение перед иностранщиной», замалчивались заслуги русской агробиологической науки, принижались достижения «Мичуринской биологии»

Подводя итог, отметим, что рассмотренные нами материалы при всей их официальной заданности и тенденциозности свидетельствуют, с одной стороны, о сложившейся и эффективно действовавшей на региональном уровне пропагандистско-репрессивной системе, а с другой — о готовности широких кругов населения края откликнуться на политические акции руководства страны и поддержать их.

Во второй половине 1910-х гг. революционные брожения проникли и в далекую Чулышманскую долину.

Часть товаров, привозимых на ярмарки (часто довольно значительная — часть привоза), оставалась непроданной и перевозилась с одной ярмарки на другую. Торговцы текстильными товарами имели возможность поочередно — по цепочке — посещать следующие друг за другом по времени и территории ярмарки. Так выстраивались порайонные ярмарочные цепочки, обслуживавшие определенную группу волостей.

Положение устанавливало новую систему руководства начальным образованием: народные школы изымались из ведения директоров гимназий и передавались в ведение уездных и губернских училищных советов [9, с. 273].